Так бывает часто: литературное произведение пишется автором для своих, обозримого круга тех, кто мыслит в одном направлении, говорит на общем языке и кому не нужно объяснять ничего из написанного. Если этот круг — профессиональные литераторы, то чем литературнее, тем лучше, тем больше шансов получить на выходе если не шедевр, то крепкое произведение, имеющее шансы найти читателя и за пределами ограниченного сообщества. Если же автор не является или еще не является профессиональным писателем, здесь образуются подчас замысловатые сюжеты. Например, нередко оказывается, что идентичности, скрепляющие такое сообщество, не всегда связаны лишь с любовью к словесности. Литература здесь — не путь к успеху (автор может о нем не думать вообще), но возможность проговорить коллективные травмы и расширить зону видимости самого сообщества. Добраться до читателя не столько через установленные в культуре механизмы отбора, оценивания и продвижения текстов, сколько благодаря социально значимой теме, актуальной проблеме, набору триггеров, что, замечу, вовсе не обесценивает чей-либо труд, но переводит разговор о нем в особую плоскость, где предметом обсуждения становится опыт. Опыт того, кто пережил что-либо экстремальное, и пишет об этом. Опыт читающего/воспринимающего, который печально соотносится или пугающе не соотносится с тем, что предлагает автор. Опыт социума в целом, в какой-то прогрессивной своей части осознающего остроту и необходимость сказанного. Опыт, который может отодвинуть художественность на второй план, а может с ней органично сочетаться.
Когда речь идет о таких чувствительных для индивида и социума моментах, как болезнь, физическая утрата, ограничение возможностей, травма — и все это проговаривается авторами, берущимися что-либо написать, есть ли смысл подходить к оценке их трудов по гамбургскому счету? Но и другое: не обидны ли скидки? Понятно, что универсальных ответов на эти давно поставленные вопросы нет и не будет.
Что касается самих текстов, построенных вокруг экстраординарного и часто стигматизированного в социуме опыта болезни, то они очевидным образом часто носят документализированный характер, при том что поэзия, у которой, как показывает практика последних лет, есть существенный потенциал для работы с документом, подобный опыт только начинает осваивать, да и то лишь силами профессиональных авторов, но не тех, кто учится говорить о чем-то ощутимо личном.
В этом плане то, что делает Фонд поддержки слепоглухих «Со-единение», — в высшей степени своевременно. Литературный конкурс «Со-творчество» знакомит подопечных Фонда, имеющих потенциал к написанию текстов, и поэтов, прозаиков, критиков с их именами. Он сводит вместе обладателей не самого прозрачного опыта и тех, кто понимает, как использовать современный язык в разговоре о болезни и утрате, и умеет это делать.
Проект «Со-единения» поддерживает не только инклюзию, что само по себе достойно внимания и одобрения со стороны литературных сообществ, но и в целом становление культуры бережного отношения к Другому. И здесь его гуманитарная миссия совпадает с этическими установками русской литературы как проекта Нового времени, пытающегося сеять доброе, разумное, вечное (и делающего это, даже когда она, миссия, демонстративно отказывается от расхожих этических клише).
Выход второго сборника — первым было прошлогоднее «Зоркое сердце» — и сам факт проведения конкурса во второй раз показывают, что проект развивается. Привлекаются новые авторы, новые члены жюри. Показательно меняются рубрики конкурса; к литературе — поэзии, прозе, эссеистике — теперь примыкает журналистика, вполне качественная, появившаяся впервые в «Новой газете», на портале «Такие дела» и в других центральных изданиях. Благодаря конкурсу и работе его кураторов создается многослойное инструментальное пространство, в рамках которого идет процесс разработки способов и языков описания опыта слепоглухих.
О чем пишут авторы, предложившие работы на конкурс? На самом деле — о чем угодно. Берем поэзию. О землесводе (Николай Кузнецов), охапках звезд (Евгения Смоленская), самоизоляции по случаю карантина (Наталья Демьяненко), непослушном мальчике Роме (Максим Черный), веселых лицах матросов (Елена Волох), ковиде и человейниках (Галина Ушакова), словах «да», «нет», «конечно» (Альбина Снежко) и т. д. Но именно в поэзии, если судить по сборнику, оказывается меньше всего востребовано эмпирическое — то, что составляет повседневность человека, пораженного болезнью.
Чувствую я сердцем вашу доброту,
И всегда, гуляя, к вам я подойду.
Положу я руки на березы ствол,
И проникнет в душу ласковый покой,
— пишет, например, Ирина Экимашева, и тотчас же опознается жест человека, который вынужден видеть руками. С другой стороны, появись этот текст в издании, лишенном указания на особенности восприятия мира его авторов, этот же самый жест перестал бы быть прозрачным и сместился в сторону символических в русской культуре объятий с березой.
Поэзия здесь оказывается пространством, подсознательно оберегаемым от условной прозы жизни, сотканным из элементов прочувствованного и прочитанного — и прочитанного в нем, кажется, гораздо больше.
Ах, хочу быть ветром, по миру летать,
Ни о чем не думать, жить и не страдать.
Да, пусть капли бьются, крыши щекоча,
Пусть деревья гнутся, горестно ворча,
— и снова перед нами эвфемистическое письмо, в данном случае от Дмитрия Алексеевских. Если не знать об ограниченных физических возможностях автора, то стихотворение спокойно прочитывается в контексте романтических представлений о свободе, как, например, «Узник» Пушкина.
Поэтическим текстом, наиболее приближенным к опыту повседневности слепоглухого человека, в сборнике оказывается «Белая трость» Веры Филатовой. Трость — инструмент навигации в мире слепых и слепоглухих. В стихотворении она — друг, подруга, глаза, руки, ноги, защитница и советчик, и даже волшебная палочка. «белая трость меня в гости проводит,/ трость защитит от бегущих навстречу,/ убережет от неровностей встречных…»
Хочу заметить, что в поэзии сборника не востребованы эксперименты вроде «МУЛОМНГ/ уЛВА» («Глухонемой») Алексея Крученых или того, что фигурирует в более поздних практиках русского авангарда, никогда не чуравшегося исследования и конструирования языка Другого. Но, может быть, в том и дело, что подопечные Фонда «Со-единение» не определяют себя как Других и не рефлексируют по поводу непрозрачных границ собственного опыта, по крайней мере в рамках поэтических практик. Им не свойственна трансгрессивность футуризма. Авторы стихотворений ориентируются в основном на классические образцы в диапазоне от Пушкина до Пастернака и практически не выходят за пределы условной традиционной поэзии.
Немного жаль, что второй сборник остался без раздела с текстами профессиональных поэтов (в первом это было, например, стихотворение Лиды Юсуповой «Гласные на кончиках пальцев»), пытающихся зайти на территорию эмпирически непознаваемого, т. е. оказался без движения навстречу по ту сторону границ, что было бы опасно для границ и хорошо для инклюзии и для самой поэзии, если понимать ее как речь на грани возможного, а иногда и за гранью.
Проза и эссеистика, опубликованные в сборнике, а также очень убедительный раздел с публицистикой, — попытка сборки максимально разнородного дискурса о слепоглухих и их проблемах.
Проза и эссеистика (которые здесь не сильно отличаются друг от друга) — ожидаемый и неизбежный автофикшн, рассказ об индивидуальном опыте людей с ограниченными возможностями, пребывании их в самых разных ситуациях. Не случайно первое место в номинации «проза» занял эпистолярий Натальи Демьяненко и Анатолия Киселева — настоящая lovestory в декорациях Нового года, ведущая к началу новой — совместной — жизни. Это продолжение истории из первого конкурсного сборника «Зоркое сердце» — в первой части мужской персонаж (Анатолий) учил героиню пользоваться «Эльбрайлем» (видом дисплея Брайля) — и они постепенно влюблялись друг в друга; на этот раз уже Наташа учит Анатолия дактильной азбуке, необходимой для личного общения. История заканчивается предложением руки и сердца.
Один день из жизни слепоглухой, поездка с сыном-инвалидом в райцентр, описан Любовью Молодых в рассказе «Смородиновый морс»: «Нам надо успеть на автобус, который встречает пассажиров электрички и идет прямо до поликлиники, и сын начинает нервничать. В толпе теряю направление, он водит меня то туда, то сюда, кидается во все стороны».
«В этом рассказе я хочу написать о своих успехах и падениях, о радости и печали и о моей борьбе с самим собой», — честно признается Игорь Маркарян, описавший взрыв в мастерской, нахождение в больнице (операции, боль и множество других, очень тяжелых испытаний) и первичную реабилитацию, изменившие жизнь 26-летнего мужчины.
«Думаю, если я стал незрячим, так и надо. И больше не обижаюсь, когда посторонние говорят, что ты слепой. Или возле магазина начинают совать деньги, как нищему. Ты не обижаешься на них, они ведь просто не знают, как вести себя с такими людьми», — вот она, рефлексия о границах, которой не было в поэзии. Даже мечта о том, что можно прогнать черноту и увидеть солнце, появившаяся в сказке про орла и пантеру у самой юной участницы конкурса Александры Бегуновой, очевидным образом навеяна личными ощущениями и, возможно, опытом преодоления болезни.
Эссеистика, а тем более журналистика в сборнике еще в большей степени наполнены конкретными жизненными ситуациями и живыми деталями. Елена Волох знакомит читателей с четой Егоровых, участниками литстудии для людей с инвалидностью «Друза». Владимир Елфимов пытается выйти на разговор о социализации слепоглухих: «В самом деле, слепоглухой человек — просто человек, испытывающий большую нужду в общении с окружающим миром». Об общественной работе, придающей смысл жизни, пишет Владимир Рачкин. Разнообразить быт на карантине: сшить креативные маски или, собравшись дружеской компанией в WhatsApp, провести викторину, — предлагает Любовь Малофеева. «Мы вместе, каждый из нас “не один в темноте” — думаю, такое открытие сделал каждый их нас, и это главный итог наших виртуальных встреч в период самоизоляции», — говорит она.
Репортаж с театрального форума-фестиваля «Особый взгляд» представляет победитель в номинации «СМИ» Елена Дьякова. Портрет Елены Токаревой из Ялуторовска, полный понимания и эмпатии, создан Ольгой Чухачевой (2 место). Жизнь Жанны, обретшей дом благодаря Фонду «Со-единение», оказалась в фокусе статьи Анны Поваго (3 место).
Перечислять сюжеты и рассказывать истории из сборника можно, наверное, долго; они вряд ли могут быть ограничены одной книгой. Хочу лишь подчеркнуть, что в «Обретенном свете» мы имеем дело с предельно личными историями, с теми самыми человеческими документами, которые оказываются подчас сильнее и убедительнее художественного вымысла.
И еще подумалось, а что есть со-единение, если не вот это бережное знакомство — сведение под одну обложку — людей не только из разных городов и стран, но и из разных ниш реальности?
Предисловие к сборнику «Обретённый свет» (2021).