Есть люди, которых забываешь через пять минут после встречи. А есть такие, которые настолько прочно вошли в душу, что память хранит встречу с ними много лет.
Есть люди, о которых не хочется даже вспоминать, и стараешься оставить их где-то далеко во тьме прошлого.
А есть такие светлые, сильные, что с трепетом думаешь о них, восхищаешься, и в трудные минуты воспоминание о них придает силы.
Я — ампутантка. Как это случилось — не тема моего рассказа.
Так вышло, что именно по этой причине мне довелось видеть и страх, и трусость, и бегство от реальности.
Но мне выпало и счастье встретить настоящих, сильных духом людей.
Очень хочется рассказать об одной юной девушке.
Это произошло лет тридцать назад.
Год точно вспомнить не могу.
Я находилась в протезном госпитале в Краснодаре, где мне делали протез ноги.
Было жаркое лето, и мы скучали в палатах, только к вечеру выходя в прилегающий небольшой сад посидеть, посмеяться, попеть песни и пообщаться.
Да, я глухая, но тогда ещё хорошо видела и легко читала с губ, а при затруднениях мне писали слова на ладони. К моей речи привыкали быстро и понимали с лёту. Если кто-то не понимал, ему переводили, но это было нечасто.
Ребята заметили, что в темноте я слепну, и заботливо водили за руку, когда мы уже в темноте возвращались в палаты.
Нам приходилось много времени проводить вместе, и за долгие, нудные дни мы сближались, становились друзьями.
Учили друг друга: как ходить, как бинтовать, делились хитростями. Отрабатывали технику новичкам, поддерживали морально. Советовались, делились проблемами.
У некоторых были трагедии — рушились семьи, — и это намного страшнее физических травм. Некоторые не выдерживали и самовольно уходили из жизни, не ощущая опоры.
Это было содружество товарищей по несчастью.
…Было солнечное утро. Все проснулись, позавтракали, кто-то пошел к мастерам, кто-то на разминку. Меня должны были вызвать в мастерскую, и я, ожидая, в задумчивости сидела у открытого окна.
Вдруг я ощутила сквозняк. Значит, дверь открылась. Я вскочила, думая, что пришли за мной.
И остановилась. Передо мной стояла высокая, очень стройная, но совсем не худая юная девушка с густыми волосами цвета спелой пшеницы, рассыпанными по плечам.
Цвет глаз я сейчас не помню, но разве это важно?
На лице с абсолютно правильными чертами сияла улыбка. Такая солнечная!
Она что-то произнесла, но от неожиданности я не смогла поймать движение губ и показала на свои уши, сказав, что не слышу.
Она понимающе кивнула и повторила: «Я — Лена. Таганрог. А вы?».
Я назвала себя и свой город.
Опустив глаза, увидела две прекрасные длинные ноги.
Мелькнуло: а что она здесь делает?
Но, подняв глаза, вздрогнула.
У Лены не было правой руки. Чуть выше локтя. Свежий шов.
Стараясь подавить дрожь, вопросительно заглянула ей в глаза. «Потом расскажу, — сказала она. — Где мне устроиться?».
В женских палатах всегда меньше народу и больше места. Я показала свободные кровати, она выбрала рядом со мной, кинула сумку и ушла к врачу.
Вечером, в саду, Лена, не комплексуя и спокойно, чтобы потом не повторяться и не отвечать на одни и те же вопросы, рассказала нам свою короткую, но страшную историю.
Она училась на первом курсе колледжа пищевой промышленности и проходила практику на производстве мясокомбината.
У нее к тому времени уже несколько лет был любимый, моряк. Парень заканчивал учебу и должен был уйти в плавание, а по возвращении они хотели отпраздновать ее восемнадцатилетие и пожениться.
Их родители дружили семьями.
Буквально накануне его ухода в море произошла трагедия.
На практике ей дали задание вымыть в конце смены машину, в которую закладывается мясо.
Конечно, техника была выключена, и она спокойно протирала внутри.
Краем глаза увидела, как к машине подошла девушка, которую она считала верной подругой. Нажала кнопку включения. И сразу же выключила.
Всё.
Крик застрял в горле от болевого шока.
В цеху ещё были люди, сразу пережали артерию выше локтя и увезли в больницу.
Подругу немедленно отправили в психдиспансер.
Лена потеряла очень много крови, и врачи боролись за нее весь вечер и всю ночь.
Всю ночь моряк простоял под окном операционной. За час до отправления корабля ему сказали, что жизнь Лены вне опасности.
Он сообщил родителям Лены и своим.
И ушел в море. Передал через родителей, что она его любовь и он будет ей опорой.
Мы молчали, потрясенные и жестокостью зависти, и настоящей, бесстрашной любовью.
Наутро я увидела, как Лена осваивается в новой для нее жизни.
Она попросила меня сшить в кольцо кусочек резинки, надела на предплечье, взяла карандаш и бумагу и, прикусив губу, выводила карандашом, засунутым в эту резинку, каракули на бумаге.
Вздохнув, сказала: «У меня еще недавно был красивый почерк…»
Я сказала, что я — переученная левша, и очень много людей пишет левой.
Она просияла: «Вот здорово! А ведь верно!» — и начала тренироваться писать левой. Со дня на день всё лучше и лучше.
В другой раз я застала ее за стиркой мелких вещей. Прижав их правым плечом, она намыливала и терла их левой рукой. И справилась отлично.
Потом Лена пошла на кухню и стала осваивать готовку. Поварихи не возражали, понимая, что женщина должна быть как можно более независимой и самостоятельной в быту.
И всегда на её лице была улыбка.
Светлая, чарующая.
Она просыпалась утром — и в палате появлялось два солнышка.
Да, ей было больно и страшно, это была боль, которой она не делилась.
Но мы видели и чувствовали всё.
Потому что сами когда-то прошли это.
В нее была влюблена вся больница.
Даже парень-кавказец, бывший боец спецназа из соседней палаты, плакавший и стонавший все ночи.
Его род враждовал с другим родом, кровная месть. Враги, схватив его и его юную беременную жену, привязав ее к дереву, на его глазах сожгли. А ему перебили ноги и позвоночник.
На ноги он все-таки встал, а для спины пришлось делать корсет.
Друзья отомстили за него, потому что в роду он был последним.
Он два года не мог избавиться от кошмаров.
Когда появилась Лена, он увидел ее силу и стойкость — и затих.
Он же и научил нас с Леной приемам самозащиты, которые, кстати, мне вскорости пригодились.
Однажды из Таганрога приехали родители Лены и ее любимого моряка.
Веселые, живые, дружные. Будущая свекровь разговаривала с Леной, как мама, их с родной мамой нельзя было отличить в отношении к девушке. Ни скорбных лиц, ни причитаний.
Мужчины притащили две сумки, полные домашней снеди, и всех угощали.
Я первый раз в жизни ела кровяную колбасу — и после никогда не ела такой вкусной, тающей во рту.
Родители уехали, рассказав, что послали письмо Валентине Терешковой с просьбой о протезировании по высоким технологиям.
Вскоре Лене сделали учебный протез. Потом пришел вызов из Ростова. Там ей должны были сделать два постоянных — косметический и биопротез, который работает с помощью напряжения и расслабления мышц плеча.
Она уехала чуть раньше меня. Мне затягивали изготовление, и помогла только телеграмма от моего профессора-офтальмолога главврачу о вызове в институт на курс лечения.
Я долго помнила ее фамилию, потом забыла и только недавно вспомнила — Журба.
Позже общая знакомая по палате, маленькая кореяночка, сообщила, что у Лены все хорошо, моряк вернулся и отпраздновали свадьбу.
Проезжая Таганрог, я всегда вспоминаю Лену.
Сила и стойкость ей были даны Богом. И они, вероятно, поддерживают её всю жизнь, как и её опора — муж, моряк дальнего плавания. И, наверное, у них не один ребенок.
И она встречает и провожает его улыбкой.
И её улыбка служит ему маяком в трудном и опасном плавании.
Я уверена, что девушка с волосами цвета спелой пшеницы счастлива.
Братство госпиталей недолговечно. Люди легко сдружаются и так же легко расстаются, иные — оставляя тихую радость в душе.
Такие жизненные встречи даются Богом не просто так.
Они учат и лечат, и вливают жизненные соки в иссыхающие от боли и страданий души.