Она появилась на свет в конце XIX века. Через полгода после родов ее мать умерла от чахотки. Отец не женился вторично, стал священником, потом архиепископом, служил патриарху Тихону. Она росла в отцовской любви и научилась у отца любить и принимать людей, какие они есть.
Лет в 14 в родовой усадьбе под Калугой бесстрашно объезжала лошадей.
Она ничего и никого не боялась, но безропотно слушалась отца, любила его, уважала.
Она — выпускница епархиального училища. Ее любимым учителем был великий Циолковский.
Она была необыкновенной красоты: серо-голубые глаза, брови вразлёт, четкая линия губ и роскошные волнистые золотистые волосы, которые поднимались надо лбом и сзади закладывались ракушкой. С годами волосы стали белоснежными, но она волшебным образом сохранила красоту до глубокой старости.
Что бы ни случилось, Она всегда была подтянута и в любую погоду ходила в чулочках и туфлях.
Она была заядлой грибницей: до 85 лет еще уходила до рассвета в горные леса, возвращаясь с огромной корзиной грибов.
Она пекла чудесные пироги. Она прекрасно играла на фортепиано.
Она никогда не спорила и не повышала голос.
В годы красного террора девица в красной косынке разорвала ее диплом о высшем образовании, закрыв «поповской дочке» дорогу к работе учителя словесности. Позже Она все-таки преподавала любимый предмет в Ленинградском университете. А тогда, чтобы выжить в Петрограде 1920-30-х годов, бралась за любую работу, чтобы прокормить себя и дочь.
В войну работала в госпиталях под обстрелом, проводив дочь на войну — на флот.
Годы сталинизма, репрессии и смерть близких не сломили ее железную волю. Никогда ни перед кем не унижалась, держалась с достоинством. Её уважали и любили все.
Она — моя волшебная Бабушка! Я родилась, когда ей было уже 63.
Мне два года. Умер отец. Она бросила работу и посвятила жизнь мне.
Мама работала от зари до зари, но была спокойна за меня.
Я не слышала с рождения и не смогла бы заговорить. Она выучила дактильную азбуку, чтобы научить меня Слову — и научила писать в три года, раньше, чем я произнесла первые слова.
В старом платяном шкафу на нижней полке сохранились написанные синим карандашом печатные кривые буковки: баба, мама, люблю вас. Не знаю, почему я выбрала для признания в любви шкаф, но родные всегда улыбались, заглянув в него.
Бабушка открыла мне волшебный мир речи. Она клала мою руку себе на горло, грудь, голову, касалась губ, показывала положение языка и зубов. Мы упорно повторяли звуки и слова.
Она научила меня рыться в словарях. Читали мы очень много.
Мне купили большой глобус, и мы с бабушкой путешествовали по планете.
Она водила меня в школу хореографии, и за год я победила детскую неуклюжесть. Она водила меня на рисование, и я полюбила рисовать.
Она прекрасно вязала, шила, вышивала. Я, затаив дыхание, следила за её руками, а она приучала меня к волшебству, поручая продолжить ряд или линию вышивки. Вместе мы шили одежду себе и маме.
Мой ангел-хранитель, она на два года переехала в Москву, чтобы я закончила школу. Ей было уже 80.
Она спасла меня от скорой слепоты, отсрочив ее на полвека.
У нее был секрет — она могла предвидеть будущее. Это был непостижимо, но это было. Когда, будучи в чужом городе, я пережила клиническую смерть и ампутацию ноги, она прислала телеграмму в больницу: «Я все знаю, я видела, жду тебя».
Встречая с поезда, она обняла меня, и я не увидела ни слезинки жалости, только любовь и сострадание.
С первого дня она не давала мне поблажек. Ковыляя и прыгая, я чистила картошку, стирала, мыла пол. Благодаря ее мудрости и деятельному состраданию я не впала в депрессию и вскоре встала на протез.
И в 87 лет она не теряла интерес к жизни, много гуляла, читала, слушала, рукодельничала. Ушла в одночасье, в 90. Мой муж — он очень любил ее — открыл шкаф, прижался к ее платью, которое мы с ней шили вместе, и заплакал.
Я храню ее волшебный образ в сердце и часто обращаюсь к ней. То, какая я сейчас есть, — это все Бабушка. Стараюсь быть похожей.
И — не могу…