…Бабушка вяжет. Всегда, когда вижу спицы в её руках, мне хочется научиться так же красиво и быстро мелькать металлическими тонкими спицами. Рядом с ней чувствую себя спокойно. Она никогда и никуда не торопится. Всё у неё делается быстро — кажется даже, что само собой. Хотя двигается она неспешно и мягко, дела у неё спорятся удивительно быстро.
Бабушка очень редко разговаривает «за просто так». Зато часто — поёт. Я люблю слушать её песни. Хотя не понимаю их совсем. Я не знаю, на каком языке она поёт… Я только чувствую, что поёт она о чем-то красивом, удивительно красивом… И поэтому её песни заставляют замирать, слушать — не дыша…
Я не спрашиваю её, о чём она поёт. Я просто слушаю, сидя рядом или у её ног. В её доме всегда тихо. И оба её больших кота — как два сторожевых пса. Всегда настороженно следят за посторонними, как будто готовые броситься на защиту хозяйки… Коты не дают погладить себя и уходят с дивана, если тянешь к ним руки… Упитанные, пушистые. Так и хочется почесать за ушком. Но — нет…
Бабушка улыбается:
— Ну что, егоза, поучишься вязать?
— Да!
…Я быстро освоила как вязать петельки. И гордо показывала взрослым, что умею. Первым связала длинный-предлинный серый шарф. Он получился узкий и такой удивительно длинный… Зато — мой первый! А вот набирать петли на спицы училась уже сама и гораздо позже. По книжке, взятой в библиотеке, и ещё мне помогала близкая мамина подруга — тётя Света. Первое время я бегала к ней, чтобы мне набрали нужное количество петель. Но именно вязанию, как процессу перекидывания петелек, меня научила та бабушка. И умению делать это быстро, не глядя на руки. Не думая о том, что делаешь. В состоянии тишины и покоя…
Много позже окружающие удивлялись тому, как быстро я вяжу, не глядя на спицы. А я благодарно вспоминаю науку бабушки Дуни…
Одно из ярких воспоминаний детства — когда с папой смотрели телевизор и попадали на концерт Большого Симфонического оркестра. Чаще всего это было утро субботы или воскресенья, папа был трезвый и — рядом: мы играли в дирижера — папа моей правой рукой повторял то, что делал дирижер в телевизоре, а левой — дублировал ритм. Эту игру мы придумали сами, совершенно случайно…
Я практически совсем не помню музыку на слух, даже не помню совсем как люди поют. Папа в молодости играл на гобое — звук помню совсем чуть, и то просто потому, что позже гобой слушала, а вот дирижирование и понимание ритма и гармонии — это хорошо отработалось в тех играх.
Я многое пропускаю на слух в музыке: высокие ноты даже болезненны, но когда можно почувствовать ритм — положив руку на корпус инструмента, даже вот так, через дирижирование — могу прочувствовать то, что происходит. Когда есть барабан любого вида — ориентируюсь на него, а остальные инструменты практически на уровне догадки, вибрации, просто ощущения звука.
До сих пор помню эти выступления большого симфонического оркестра — куча всего, и папино дирижирование; это дало мне ещё один навык — я умею расслабить руки и подчинить их движениям другого человека, что очень сильно помогло мне потом в занятиях танцами и не только…
Я самостоятельно пробовала учиться играть на гитаре. Но, как и все струнные — для меня это слишком сложный инструмент. До потери слуха играла на пианино — с учителем. Мама и её младший брат окончили музыкальную школу, предполагалось, что я тоже буду учиться в ней. Но этим планам воплотиться было не суждено. Я успела разучить ноты и научилась играть «Чижика-пыжика» и ещё какие-то детские песенки. У меня было детское пианино. Был и ксилофон. А в детсаду играла и выступала с бубном и маракасами, да и с барабаном и ксилофоном тоже выступала на праздниках.
После потери слуха обычная музыка отошла на задний план… Я и раньше слышала, например, голос ветра, шепот листьев, тихие голоса деревьев, — и эти звуки стали важнее и слышимее. Пробовала играть на ударных. Мне нравилось и нравится. Но серьезно — так и не училась…