Жила у нас собака — рыжий Дозор с хвостом колечком, влюблённый в каждого, кого только видел. Обычно он носился по улицам с моим сыном, а ночь и ещё пару часов проводил на цепи у калитки, чтобы редкие прохожие знали: двор находится под неусыпной охраной.
Но случалось, Валерка увлекался каким-то делом и по полдня не выходил из дома. Тогда Дозору становилось скучно. Он натягивал цепь, привставал на задние лапы и заглядывал в окна дома, пытаясь разглядеть, где и чем занят Валерка. Потом, ничего не высмотрев, со вздохом ложился возле своей будки и клал голову на лапы. Пушистый рыжий хвост вытягивался на земле, уши, то бодро встававшие торчком, то переламывавшиеся посередине, уныло опускались, и весь вид Дозора в такие минуты выражал немую скорбь всеми покинутого существа.
Но скорби надолго не хватало. Уши поднимались, лохматый хвост снова загибался колечком и ложился на спину, пасть распахивалась в широкой улыбке. Дозор вскакивал и принимался бегать по двору, насколько позволяла длина цепи. Радиус движения был хоть и большим, но ограниченным, и тогда, от избытка сил, неуёмной жизненной энергии и любопытства, Дозор принимался с разбега вспрыгивать всеми четырьмя лапами на вертикальную дощатую стенку летника, где ходили куры и козы.
Очутившись на апогее своего прыжка, он успевал бросить короткий взгляд через сетку-рабицу на обитателей летника и тут же снова оказывался на земле.
Сие цирковое действо сопровождалось счастливым повизгиванием Дозора, стуком лап о доски, грохотом цепи. К этому добавлялись всполошённое кудахтанье кур, возмущённые крики петуха, блеяние потревоженных коз. И над всем этим гвалтом разносились, перекрывая его, душераздирающие вопли козла, раздражённого шумом, а возможно, и тем, что на его гарем бросает нахальные взгляды привратный янычар.
Всерьёз опасаясь, что эти регулярные какофонии скоро истощат терпение наших соседей, мы решили переселить Дозора: ближе к дому и калитке, подальше от летника. Выбрали и подготовили новое место, перетащили будку. Осталось перевести самого Дозора.
Я отстегнула цепь от столба и торжественно повела за собой недоумевающего новосёла. Дозор сделал несколько шагов, потом остановился, оглянулся в растерянности и потянул цепь назад.
И вдруг заплакал!
Страдальчески приподнимая бровки и жалобно взвизгивая, он рванулся туда, где ещё недавно стояла его будка.
Не понимая в чём дело, я ослабила цепь и пошла за ним.
Опасливо оглянувшись на меня, Дозор принялся рыть. Суетливо, поспешно, как видно, боясь, что ему помешают. Сунул в ямку нос, снова порыл — и зубами высвободил из земли перепачканную старую кость. Подержал её, уронил, отбежал и снова принялся рыть.
Костей набралось с полдюжины. Когда-то надёжно припрятанные на чёрный день, теперь они лежали на взрытой земле, и унести их с собой у Дозора не было никакой возможности!
Он собирал их, спихивал носом в кучку, пытался ухватить зубами… Но в его пасть никак не входило больше одной кости сразу! Он в отчаянии взвизгивал и возобновлял попытки.
Исполненный сострадания, Валерка бросился Дозору на помощь:
— Давай мне!
Видимо, Валерка был другом испытанным и пользовался у Дозора безграничным доверием, потому что Дозор принялся сталкивать свои сокровища ему в руки. Только убедившись, что большая их часть взята, и сам с костью в зубах, он наконец согласился идти к своей будке на новое место.
Пока я прикрепляла цепь, Валерка высыпал косточки Дозору в будку и принёс оставшиеся. Отряхнул ладони и потрепал Дозора за ушами.
— Может быть, пойдёте гулять? — предложила я. — Кажется, кому-то надо снять стресс.
– Нет, – протянул Валерка задумчиво. – У Дозора сейчас дела поважнее. Посмотри, сколько ему закапывать!