Интервью с поэтом и юристом Николаем Кузнецовым про чувство воздуха, уважение к трамваям и о том, почему восприятие мира зависит не только от телесных ощущений.
У этого интервью две цели — поговорить о жизни (и восприятии окружающего мира) Николая Кузнецова, открыть для себя нового человека, и узнать, как слепоглухие люди телесно ощущают самые простые вещи, сколько деталей они находят во всём. Я бы хотела, чтобы вы прочитали наш диалог с интересом, следили за мыслями и ощущениями. И пожалуйста помните, чувства объединяют нас, и никакие особенности тела не могут стать преградой, если мы стремимся к чуткости.
— Николай, помнишь ли ты Борок? Я сама живу тут совсем близко, но никогда там не была. Мне это место представляется такими профессорскими дачами. Как ты его помнишь, как чувствуешь? Что хотел бы увидеть заново — возможно, я смогу съездить и потом рассказать/показать тебе?
— Борок для меня, прежде всего, — малая родина. Сейчас там живут мои дед и бабуся, поэтому даже после переезда в Санкт-Петербург мы с мамой два раза в год туда приезжаем: летом и зимой.
Борок — академический посёлок, но я бы не сказал, что там профессорские дачи: дачи есть, но самые обыкновенные, например, у моей бабушки есть участок, на котором она каждое лето трудится. Но дачи, в общем-то, не в самом Борке, а на некотором расстоянии. На даче у бабуси бывал много раз, в детстве — чаще, в последнее время — давненько не был.
Какие на даче ощущения? Во-первых, безмятежность и некий парадоксальный простор: одновременно чувствуется и связь неба и земли, и их отдалённость, когда чувствуешь, что небо где-то очень высоко, а оттуда иногда спускается ветерок, мелодично перебирая травы, кроны и отпугиватель кротов на чьём-то участке, отчего отдалённость неба ещё сильнее напоминает о себе. Такое парадоксальное чувство нередко посещает меня и в других природных уголках Борка, имею в виду, прежде всего, берег канала, где мы купаемся или делаем шашлыки.
Возвращаясь к даче и говоря о телесных ощущениях, вспомню землистый запах грядок, особенно концентрированная землистость запаха, смешанная с овощным, — в парниках (особенно в парнике с помидорами, наверное, это мой любимый парник). Ещё можно вспомнить запах костра, когда мы на даче готовили шашлыки (такой же запах и на берегу канала, если шашлыки мы готовили там). Ну и, конечно же, запах свежего воздуха; бывает доносится и запах свежескошенной травы, к которому примешивается звук газонокосилки (если косят на более дальнем участке, то лучше, звук приятнее и кое-что добавляет к уже описанному ощущению отдалённости неба — ощущение простора, одновременно и приятное, и немного щемящее). Если говорить об осязательных ассоциациях, то дача для меня — это рассыпчатая грядочная земля и трава средней высоты. Ещё, если думаю о даче, представляю себе путь к ней, а точнее, ту часть пути, которая пролегает через узкую тропинку с высокой травой по бокам от неё (раньше трава была ниже, потому что косили — ухаживали и за этой территорией). Кстати, земля у меня как раз ассоциируется либо с этой самой рассыпчатой землёй грядок, либо, наоборот, с более плотным суглинком под травой, и всё это — от Борка.
И, конечно, есть и вкусовые дачные ощущения. Наверно, в первую очередь, — это вкус крыжовника, в запахе и вкусе которого почему-то есть лёгкая примесь парника, хотя он растёт на воле, и ещё чего-то тёплого. К тому же крыжовник так незабываемо лопается! Вообще, на даче всегда, особенно с июля, можно много всякого попробовать, бабуся выращивает. Есть на участке у бабуси и маленький дачный домик — чисто хозяйственное сооружение, когда готовили шашлыки на даче, ели, устраиваясь на скамейку под его боком — сейчас вдруг почувствовал запах костра при этих воспоминаниях. И я помню, что в детстве, когда стоял на площадке этого деревянного домика, очень любил поглощать растущую подле него черноплодную рябину, пока во рту совсем всё не завязывало.
Много написал о даче, теперь всё же о самом Борке.
Борок — это уютное и, в целом, достаточно тихое место, несмотря на то, что с некоторых пор там прибавилось и машин, и гостей из разных мест, часто — из Москвы, которые любят приезжать к нам летом. Здесь много природы: трава, деревья, есть подальше от центра, внизу и парк с прудом, правда, сейчас, к нашему большому сожалению, он довольно запущен, начинает превращаться потихоньку в лес, хотя изначально — это парк, заботливо высаженный помещиками Морозовыми и Иваном Дмитриевичем Папаниным, который как раз и организовал в Борке академический посёлок.
Я уже говорил о канале — ещё один природный уголок Борка с пляжами, – который выходят в Рыбинское водохранилище. По этому каналу мы с дедом любим ежегодно, если получается, ходить на вёсельной лодке (часто с пассажирами в виде прочей нашей родни), сменяя друг друга на вёслах, доходим до водохранилища — и обратно, потом повторяем этот путь. Эти лодочные походы, если говорить о телесных ощущениях, — и скрип (то поскрипывание, то скрип погромче) вёсел, и запах рыбы, когда-то или даже накануне лежавшей в этой лодке, и запах воды, и ощущение, что под лодкой — не земля, не воздух, а вода, которая требует уважительного к себе отношения от находящихся в лодке, чтобы та не перевернулась (но правила тут просты); среди лодочных ощущений — и ветер или, наоборот, затишье (ветер чаще на пересечении двух каналов и ближе к водохранилищу, где уже есть небольшие волны), и крики купающихся, когда уже сезон, когда мы проходим мимо пляжей.
В детстве, когда дед ещё активно работал (он у меня — микробиолог, доктор биологических наук, а мне — и дед, и крёстный отец, и учитель, и большой помощник и интересный собеседник), он брал меня летом с собой в маленькие экспедиции на катере: ходили в водохранилище, с дедом набирали пробы воды. Наверное, благодаря дедушкиным рассказам о его морских и прочих водных экспедициях в прошлом, благодаря собственной приобщённости к воде с детства, я и полюбил воду, как пресную, так и море. Катер — это и громкий шум двигателя, за которым практически ничего не слышно, и запах дизеля, и лёгкое покачивание, когда выходили в водохранилище, и, в противоположность грохоту двигателя, его затихание и бульканье воды после этого (к тому же, это был катер на водомётном ходу, дед, когда мы с ним сидели на корме, давал потрогать, как во время движения за его кормой бьёт струя воды). Я предпочитал сидеть на корме, хотя там было очень шумно, зато летели капельки, ощущался ветер (сильнее он чувствовался, конечно, уже на носу, но и на корме хорошо). Впрочем, иногда, напротив, я предпочитал посидеть в рубке, по соседству с нашим капитаном (обычно за один поход то сидел на корме, то в рубке); совсем редко заглядывал и в каютку за рубкой. В помещении было уже тише.
Снова о Борке — это, конечно, не только природа, но и дома, и институтские корпуса. Там, где мы берём лодку, расположен корпус ихтиологов с собственной небольшой пристанькой, где пахнет рыбой — несколько подвяленный запах, — или, если канал за лето обмелел, довольно резко – силосом; скрипят доски пирса, который, в зависимости от высоты воды, либо соединяется с бетонной лесенкой на берегу шаткими досками, по которым я иду с кем-нибудь гуськом, либо достаточно близко подогнан к лестнице. В этом месте, где ихтиологический корпус, во всю — природа. Кстати, говоря о даче и природных местах у канала, совсем забыл упомянуть ещё один немаловажный звук, который периодически случается — жужжание комаров или каких-то других насекомых, довольно умиротворяющее, но от него мало приятного, когда тебя кто-нибудь кусает (особенно если слепень), поэтому пусть жужжат на расстоянии. По пути от дома в центре Борка до ихтиологического корпуса (канала) — сперва более поселковый и более оживлённый пейзаж, тоже с природой, а потом, особенно на спуске к ихтиологическому корпусу, природа особенно активно окружает идущую вниз проезжую дорогу — по ней иногда проезжают машины или мотоциклы, но довольно редко, поэтому есть возможность насладиться тишиной. В этом месте растёт иван-чай, который мы любим обсуждать, когда он буйно цветёт.
Кстати, благодаря относительной немногочисленности, машины, мотоциклы, а зимой — ещё и бураны в Борке ощущаются по-другому, чем в городе. Если в городе весь этот транспорт составляет сплошной слуховой поток, в котором, впрочем, можно различить и отдельные машины, когда они проезжают мимо, а воздух практически заполонён бензином, то в Борке, даже в более оживлённых местах, чаще всего так: машина/мотоцикл/буран проезжают мимо тебя — и снова наступает тишина, поэтому контуры и тишины, и звука транспорта вырисовываются особо (может, более отчётливо). И запах: в Борке мне даже нравится запах проехавшего транспорта, потому что он необычно сочетается с природным воздухом и быстро улетучивается. Летом этот запах ощущается более душно, даже если не жарко, а зимой, особенно если говорить о «Буранах» (их ведь заправляют тем же, что и мотоциклы, запах у них резче, чем у автомобилей), в этом запахе на морозе есть некая пронзительность, наверное, более холодное ощущение, чем летом — довольно интересно.
Коль скоро я упомянул зиму: в Борке сейчас она разная, бывает и тёплая, но, в целом, мороз там застать больше шансов, чем в Петербурге, и морозный воздух наделён какой-то особой свежестью. Особенно хорошо, когда есть снег: он скрипит, и скрип всегда чистый, даже тает чище, чем в городе (в городе всё же снег и лёд обильнее засыпают всякими реагентами).
Если представлять более оживлённый Борок, то это — рынок, особенно в те дни, когда сюда приезжают торговцы из других мест. Особенно силён запах одёжных лавок. Ну и, конечно, воздух от этого более социальный, что слышно и по большему количеству голосов, хотя всё равно в городе шумнее.
Кстати, как, я думаю, и в любой другой деревне или малом городе, когда гуляешь в Борке, можно за одну прогулку много раз поздороваться с разными знакомыми людьми, которые попадаются навстречу: все друг друга знают. Очевидно, это значительно отличает Борок и любое подобное место от большого города.
Про Борок я сказал сейчас довольно много, хотя, быть может, и не передал всего сполна, но на этом завершу. Ещё хочу, чтобы можно было ярче представить природный Борок, поделиться моим стихотворным циклом «Маленький гербарий», целиком написанный в Борке (см. стихи Николая в конце интервью). Конечно, эти стихи, по-моему не очень ясному замыслу, — не только и не просто описание, но, если говорить о телесных ощущениях, то он может дать некоторые представления в контексте нашего разговора. Заодно, возможно, эти небольшие стихотворные очерки дадут некоторое представление о восприятии мной отдельных предметов (на примере растений), тем более что все эти растения я трогал и рассматривал руками, а их цвета всегда уточнял у своих близких.
— Как ты чувствуешь Петербург? В то время как переехал и теперь.
— Ощущения, пожалуй, действительно, менялись. Когда переехали сюда окончательно (в 2002 году, мне тогда было шесть лет), он казался более чужим, чем сейчас, не говоря о том, что, в силу возраста, расстояния казались куда больше — я быстрее уставал. Петербург разный: есть оживлённый центр, иногда очень оживлённый; в центре и на Васильевском острове есть места, где ты чувствуешь, что ты — действительно в Петербурге (это университет, иные культурные местности, где даже сам воздух будто бы более солидный, чем в некоторых других частях центра, или, напротив, более лёгкий, если лето и уже открылись летние кафе и начались уличные мероприятия). И в таких университетских и подобных местах даже летом воздух какой-то более солидный. Наверное, не такой лёгкий, но в нём нет урбанистической тяжести, только — некая академичность или дворцовость, или какая-нибудь ещё культурность. Безусловно, летний Петербург гораздо лучше зимнего, появляется больше лёгкости, хотя вместе с ней приходит и больше пыли.
Лёгкий или тяжёлый — это не только про воздух. В центральных районах Санкт-Петербурга всегда шумно, но зимой из-за осадков шум будто ещё как-то склеивается, становится плотнее, тяжелее, а летом он более сухой или влажный, если недавно был дождь, но всё равно не таким уплощённый, как зимой.
Конечно же, Петербург и любой другой крупный город, для меня — это асфальт проезжих дорог и тротуаров.
Но есть и другой Петербург: либо захолустный (немного резковато, но не без этого), как в Выборгском районе, в котором мы жили несколько лет, либо более природный. Природа есть и в культурных местах, например, в Таврическом саду, и в более окраинных районах, например, в Красногвардейском, в котором я сейчас живу. Однозначно, летом лучше везде. Начиная с мая.
Из транспорта выделил бы два: трамваи и метро. Наше первое место жительства в Петербурге — Свечной переулок (недалеко от Кузнечного, где музей-квартира Достоевского) — находилось рядом с трамваями. В моём раннем детстве мы довольно часто на них ездили. Я бы сравнил их звон со звоном монет: трамвай едет и рассыпается, как монетки. На Свечном переулке, который у меня прочно ассоциируется с трамваями (и всё свечное так или иначе напоминает о них, хотя у свечей, безусловно, есть ассоциации и с церковью), мы жили с трамваями совсем рядом, так, что дом содрогался, когда они проезжали мимо. Маме рано утром это, конечно, мешало спать, а мне всегда нравилось, когда они проезжали мимо. Но я больше люблю старые трамваи, которые звенят громко: в них или рядом с ними мне трудно разговаривать, слушать собеседника, как и в других шумных местах, но в их звоне, хлопании дверей есть прелесть, настоящая живость. Современные трамваи, которые относительно недавно запустили (хотя остались и старые), тоже ничего, но всё-таки не такие живые. Один раз в Финляндии, в Хельсинки, мы с мамой катались на их знаменитом трамвае, но он как раз из таких современных: для меня был скорее любопытен, чем близок по сердцу.
Если речь зашла о трамваях, не могу не вспомнить Истанбул, в котором мы с мамой побывали в сентябре 2021 года. Там тоже есть трамваи. Мы тогда не катались, но их всегда очень интересно послушать: часто звонят, но звонок не такой, как у нас — не колокольчиком, а каким-то звонким гудком, немного тревожным, но при этом радостным (восточные люди вообще любят переговариваться всякого рода гудками и проч.). Турецкие трамваи тоже достаточно шумные, но, если сравнивать их звук со звуком наших трамваев, то турецкие, пожалуй, более гулкие, а наши — более звонкие. Наши старые и истанбульские трамваи чрезвычайно уважаю за их живость.
Метро люблю за запах, который чувствуется с разной силой. Особенно этот специфический запах метро чувствуется на более окраинных и менее оживлённых станциях (только если они при этом не выходят практически сразу на землю). На таких станциях этот запах, если воспользоваться образом Максимилиана Волошина (это он писал по поводу стихов), доходит до крика, мне нравится. Но и на активных станциях он тоже есть. Ещё в метро чувствуется какая-то загадочность. В детстве для меня от поездов веяло некоторой тревожностью, особенно на так называемых закрытых станциях (станции, оборудованные дверями в местах посадки на поезд), где из-за замкнутого пространства, из-за закрытых дверей подходящий поезд с платформы слышится как нечто подкрадывающееся, подбирающееся (ощущение усугублялось тем, что подходящий поезд движется уже медленно). Но метро мне всегда нравилось, включая и эти шумы. Кстати, петербургское метро заметно отличается от московского: у нас оно более спокойное, а в Москве всё как-то более шумно и суетливо, хотя тоже интересно (особенно если вспоминаю повести Дмитрия Глуховского про метро).
— А вообще, как ты чувствуешь места? Какие самые любимые?
— Думаю, ощущения мест у меня собираются в систему на основе всех доступных мне чувств: слуха, обоняния, осязания (осязать можно как предметы, так и просто воздух, его движение), ну и вкуса — там, где он играет роль. Какие-то из ощущений могут выделяться особо, это зависит от обстановки и от того, что я делаю. Например, если я трогаю скалу, то, конечно, сильнее всего работает осязание, помогающее почувствовать всю её монументальность. При этом продолжают работать и обоняние, и слух, и то, что тоже, наверное, можно отнести к осязанию, но не такому непосредственному: имею в виду чувство пространства вокруг, температуру воздуха и другие подобные вещи. Но не всегда можно определить, какое именно из чувств работает сильнее всего, тем более что на чувство частично наслаивается и воображение, которое не всегда даёт точное представление об окружающем, но уже выступает первым представлением; оно помогает писать стихи или прозу без предварительного досконального опроса мамы или кого-то ещё о том, как выглядело то место (в конце концов, с природой это не так важно). Владимира Коркунова, помнится, как-то особенно впечатлило моё стихотворение «Цикады»: вот там, по сути, работали все чувства вместе, в первую очередь, конечно, слух и чувство пространства вместе с ощущением жары, которые вместе сложились в единую картинку.
Любимые места разные. Например, можно назвать мой рабочий кабинет: в Петербурге — это моя личная маленькая комнатка, в Борке — комната побольше, наш с дедом кабинет с кучей книг на полках. В кабинетах, особенно ночью — тишина, атмосфера размышления. Тишина — один из моих любимых, хотя и не единственный любимый, звук. Действительно, она звучит, просто нужно прислушаться! А если в открытое окно начинают вливаться звуки птичьего пения (далёкий соловей, скворцы или ещё кто из певчих) — совершенно замечательно. В Борке летом из кабинета всегда слышны стрижи — совершенно летний свист, наполняет воздух примерно так же, как и цикады, хотя, если бы я взялся его описывать в стихах, стрижей следовало бы передать по-другому. А когда из окна своего петербургского кабинета слышу проносящийся мимо дома мотоцикл: звук сперва надвигается издалека, потом прокатывается мимо, а потом удаляется, растворяется вдали, затихает — в этом есть определённый философский момент.
Ещё одно любимое ощущение — запах книг. Такой запах, который можно встретить только в библиотеках, сильный, концентрированный. Мы с мамой его очень любим. Особенно мне нравится, когда мы приезжаем в библиотеку в Санкт-Петербургском государственном университете, будь то библиотека юридического факультета или центральная для СПбГУ библиотека имени Горького. Когда в здании Горьковской библиотеки мы идём по коридору до библиотечного отдела, мы проходим мимо скульптур разных универсантов прошлого, а на полках — книги, и сразу чувствуется сильный дух университетской традиции, тот, от которого невозможно отказаться.
Безусловно, я вынес для себя множество замечательных мест благодаря путешествиям, как по России, так и за рубежом. Буквально сейчас вспомнил колокольный звон во Владимире: люблю колокольные звоны, но тот показался мне каким-то особенным, будто я плыл в этом гармоничном звоне. Между прочим, колокола звонят по-разному в разных местах. Как мне показалось, католические более резкие — слышал на Мальте. А наши, православные, — такие всеобъемлющие. Тот мальтийский, который я слышал, просто звал, призывал, а наши колокола и зовут, и сразу же обнимают, и делают, кажется, ещё много чудесных вещей.
Я упомянул Мальту — это одно из мест, которые мне особенно запомнилось в наших путешествиях. Такая граница Запада с Востоком, кстати, с совершенно восточным запахом. Есть в мусульманских странах (был в Египте, Турции, немного — в Катаре) какой-то особый запах благовоний, каких-то духов, которыми они любят украшать свои помещения. Обволакивающий, мягкий. Хотя иногда они используют и другие запахи, но мне запомнился именно этот. Если говорить про Мальту, то меня ещё впечатлило то, что буквально за один день можно на автобусе объехать практически всю страну — мы с мамой в течение всего отдыха каждый день куда-нибудь да ездили или гуляли (например, по горам в последний день). Вообще во время путешествий стараемся не только отдыхать на пляже (если это пляжная страна), но и брать какую-нибудь экскурсию, и, безусловно, телесные ощущения и на этих экскурсиях позволяют получить представления о многих вещах.
Коль скоро речь зашла о мусульманских странах, не могу не вспомнить ещё одно своё турецкое слуховое впечатление. В Египте мне уже приходилось слышать муэдзинов, но издали, а в Истанбуле очень много мечетей, и они находятся рядом. Более того, много раз слышал их призывы чуть ли не под стенами мечетей. Тот случай, когда всё в воздухе — и вокруг, и внутри тебя — буквально содрогается, наполняется. В Истанбуле есть ещё интересный момент: поскольку мечети находятся в пределах слышимости, то муэдзины будто бы перекликаются между собой (сперва один начинает, потом, когда он замолкает, издали слышен ответ другого).
Безусловно, обожаю природные запахи. Например, мои любимые растения в этом плане — сирень и жасмин, за границей (на Мальте, на Крите, Закинфе, Кипре) запомнился сладкий запах инжирных кустов. Весьма интересны ощущения в горах, когда постепенно более или менее активная жизнь остаётся внизу или, напротив, ты возвращаешься вниз, помня при этом, что есть пространства выше тебя, откуда ты только что спустился. В горах люблю потрогать камни, которые дают ощущение монументальности как пространственной, так и временно́й (в том смысле, что эти старые камни хранят в себе глубь веков). Самое высокое место, где мы с мамой побывали, — это 1905 метров в Тироли; запомнился некоторый перепад температуры: если внизу была тёплая летняя погода, то на этой высоте тоже чувствовалось лето, но уже достаточно прохладное. Во время каждого путешествия или вообще когда удаётся попробовать какое-то новое или интересное блюдо всегда стараюсь запомнить вкус того, что мне удалось попробовать.
Вообще стараюсь почувствовать весь мир, насколько это возможно. Телесные ощущения в этом помогают, но, наверное, духовное чувство для меня важнее. Например, читая книги, даже какие-то философские или научные исследования (когда при этом я читаю что-то, представляющее мысль из глубины веков или культур), меня нередко посещает чувство огромности мира, даже титанической огромности, но при этом — живой. Даже многоголосица настоящей человеческой мысли даёт такое ощущение (сколько учёных и мыслителей жило на свете, — писателей, поэтов!). Такие вещи лично меня особенно сильно убеждают в существовании Промысла Божия, дают ощущение его неведомой мудрости. Хотя это и не телесное ощущение, но оно не менее, а может, даже и более важно.
Я старался делать акценты на телесных ощущениях (надеюсь, мне вполне удалось их передать), но нужно уточнить, чтобы не сложилось неточное представление о роли телесных ощущений в восприятии мира мной. Во-первых, как я уже сказал выше, роль играют не только телесные ощущения. Во-вторых, в обычных условиях я пользуюсь чувствами так же привычно, как и все люди.
Скажем, никто не задумывается каждый раз, что он видит или слышит — просто эти чувства используются, помогают воспринимать вещи — и всё. Так же и тут, с той, наверное, разницей, что осязание, насколько я могу судить, у меня развито сильнее, чем у зрячих, что, думаю, обусловлено осязательной практикой. Но в обычной жизни я трогаю и воспринимаю вещи через осязание столь же обыденно, как зрячие люди пользуются зрением. Со слухом так же. Хотя о слухе, пожалуй, мне приходится задумываться чаще, поскольку в определённых условиях (эхо, полилог, громкий шум) мне хуже слышно, что говорят другие; к тому же, я не всегда могу сориентироваться из-за слепоты, когда кто-то хочет обратиться именно ко мне. Могу и просто что-то не расслышать и в более благоприятных условиях, но, на самом деле, кохлеарный имплант очень много даёт для корректного восприятия звуков.
Какое из чувств является ведущим у меня, мне сказать трудно: возможно, осязание, возможно, осязание и слух вместе. При всём сказанном, конечно, телесные ощущения играют немалую роль в познании мира. Однозначно благодаря тому, что слух мне удалось восстановить, я смог раскрывать мир гораздо полнее, что помогает и в творчестве.
— У тебя в стихах и глазах — море. Я это заметила и почувствовала, когда ты читал свои стихи — голосом. У Алёны Капустьян есть эссе про море — какие они разные, разные моря. Какие моря видел и чувствовал ты? Умеешь и любишь ли плавать? Море любишь за телесные ощущения — или это больше душевное? Или все вместе?
— Море люблю и за телесные ощущения, и за душевные моменты. Один из примеров, когда всё переплетается и работает вместе. С телесной точки зрения, очень люблю особый морской запах, а также — чувствовать прибой и волны; ещё нравится на ощупь структура воды: я заметил, что чем солонее море, тем вода мягче и приятнее на ощупь (так было, например, на Мальте и, если не ошибаюсь, на Крите или Закинфе). Кстати, море может пахнуть по-разному, это не всегда только узнаваемый солёный запах. Например, когда в море скапливается много мелких водорослей, можно почувствовать запах, напоминающий запах арбузов. Из всех прибоев мне запомнился прибой в Атлантическом океане, когда я отдыхал на Тенерифе: сразу чувствуется, что это уже океан, а не просто море, затягивает и сильно размывает песок вокруг тебя, если стоять. Очень люблю особенность морского дна на мелководье, где дно напоминает ребристую стиральную доску: впервые с этой особенностью познакомился ещё до первой поездки на настоящее море на Рыбинском водохранилище, когда во время одной из наших экспедиций на катере мы высаживались на островке и купались.
А душевный момент соединяется со всем описанным выше. Здесь немаловажную роль играют и рассказы деда о его морских экспедициях, благодаря которым я полюбил море ещё до того, как встретился с ним.
Да, плавать умею и люблю, хотя не скажу, что плаванию отдаюсь, что называется, со всей страстью. Долгое время и в море, и в Борке на канале я купался без речевого процессора, то есть на момент купания был совершенно глухим. Тут было два варианта: либо я плаваю самостоятельно (обычно сам плаваю на спине, хотя сейчас в море стал чаще купаться и на животе), и периодически моей маме приходилось меня руками направлять, если это требовалось, либо цеплялся за маму, деда или бабушку (за плечо) и плыл, подгребая одной рукой, за ними на животе. Года три назад узнал, что существуют специальные чехлы, защищающие речевой процессор от попадания воды, с тех пор смог ещё полнее наслаждаться купанием, когда во время него можно и поговорить, и поделиться впечатлениями вслух (раньше, чтобы мне что-то сообщить, родные должны были использовать спонтанно придумываемые знаки или просто показывать что-то, только на берегу объясняя подробнее, что это было).
— Как ты воспринимаешь цвета? Как определяешь, ощущаешь их?
— Цвета воспринимаю либо символически, либо в связи с предметами.
В связи с предметами: если я знаю, какого цвета или каких цветов бывают те или иные предметы, объекты, или какого цвета они могут быть. В этом мне помогает общение с людьми, чтение книг. Причём совершенно не всегда обязательно прямо акцентировать внимание на том, что такая-то вещь бывает такого-то цвета: это происходит во время простой разговорной практики. Точно так же, как и все люди осваивают язык вообще, просто у меня добавляется задача — освоить такую часть языка, как название цветов и их связь с объектами. Есть связи, которые я знаю отлично в качестве своего рода языковых штампов: зелёная трава, синее небо (но ведь и тут могут быть вариации; небо, например, ещё бывает серым, его могут заволочь серые или вовсе чёрные тучи — нужно знать возможные варианты цветового языка). Какие-то вещи лично для меня не столь очевидны, особенно когда речь идёт об оттенках или особенных ситуациях. О таких ситуациях, как о возможных, я могу узнать из тех же источников. Например, из стихотворения Есенина можно узнать, что бывают розовые закаты («…На закат ты розовый похожа…») и т.д.
Если я собираюсь что-то особенное (или не особенное, но требующее уточнения) описать в стихотворении или прозе или мне просто интересно уточнить представления, справляюсь у близких. Здесь иногда бывают даже загадки, которые мы разгадываем вместе (например, если я хочу узнать степень яркости оттенка по сравнению с другими; это иногда приходится обдумывать моим родственникам, поскольку они в обычной жизни не акцентируют внимание на особенностях оттенков). Один из ярких примеров подобных загадок — случай с моим стихотворением «Закат». Мне внезапно пришли в голову строчки «Луною солнце вспорото — / И в глубине высот / С отливом красным золото…» Мне они показались интересными, но сперва нужно было уточнить, может ли возникнуть похожая картина на самом деле: у меня нет задачи лишь описывать природу, но я не могу позволить себе полностью выдумать реальность, изображая какой-то совершенно эльфийский мир. Мои родственники тоже заинтересовались этим образом и мы обсудили два или три варианта того, что бы это могло быть (заодно я узнал, что такая картина вполне может наблюдаться, хотя, возможно, и не очень часто).
И когда мне мои близкие что-то описывают, они (это получается как само собой разумеющееся) называют и цвета объектов. Например: «Перед нами дома песочного цвета» и т.д. Конечно, я не могу сказать, что я абсолютно точно понимаю цветовой язык в подобных описаниях, но всё же некие ощущения, как ни удивительно, возникают, да и в конце концов я продолжаю получать представления о цветовом языке: какие предметы какого цвета бывают или не бывают, какие могут быть варианты, — а это расширяет представления.
Что касается факторов, благодаря которым при назывании цвета у меня могут возникать какие-то ощущения (не телесные, а скорее, некие ассоциации), то, по всей видимости, они различны. Это и сочетаемость цвета с предметом. Но этого, конечно, мало: даже зелёный цвет, насколько я понимаю, бывает разный, поэтому не всегда правильно при этом слове («зелёный») представлять себе траву, свежесть, сочность травы. Тут нужен контекст: сочетание «зелёная жидкость», например, может дать ощущение менее приятного свойства, нежели зелёная трава; «зелёная машина» тоже даёт другие ощущения. Не могу сказать, что я достаточно ловко жонглирую цветовым восприятием, но в общих чертах получается нечто, приобщающее меня к внешнему миру.
Ещё одним фактором может быть, по всей видимости, фонетика: слова «чёрный», «серый», «розовый», «синий» дают разные фонетические ощущения (тут может возникать либо тяжесть, либо холод, либо свежесть, либо воздушность, либо нежность и проч.). Но, конечно, контекст остаётся необходимым: всё-таки «чёрная машина» и «чёрная ночь» — эмоционально далеко не одно и то же, да и «чёрная машина» и «начали подъезжать чёрные автомобили» вызывают несколько разные чувства (чёрная машина, в зависимости от ситуации, может казаться либо вполне обыкновенной, либо красивой, либо пугающей).
Второй аспект восприятия цвета — символический. Он нужен мне для того, чтобы пользоваться языком цвета в творчестве. Я немного знаю имеющуюся символику цвета (надеюсь, буду ещё углублять знания), а вся система жизненной практики, о которой я говорил, знание возможных или необходимых связей между конкретным цветом и конкретным объектом позволяют мне достроить эту символику, взять в работу ассоциации. Поэтому, к примеру, я почувствовал, что описать пение цикад жарким летом как «волн жёлто-оранжевых прибой» — будет удачно.
— Почему любимые — синий, белый и красный? Что они значат для тебя?
— Синий, с одной стороны, цвет холодный (что тоже иногда хорошо), с другой стороны, — цвет мудрости, может, мудрости несколько отдалённой, той, которую ещё предстоит раскрыть, которую необходимо открыть и раскрыть. Пожалуй, из этой троицы этот цвет — мой любимый; мне кажется, что в стихах я его упоминаю чаще всего или, по крайней мере, чаще отдельно взятых цветов.
Красный — цвет достаточно горячий, обозначает любовь (безусловно, как и в случае с другими цветами, красный имеет не только это значение и, вместе с тем, любовь также может выражаться не только красным, но здесь, наверное, любовь выражается наиболее концентрировано). Конечно, красный настолько яркий, может быть настолько яркий, что любовь может без труда перейти в страсть, но эта опасность одновременно ещё раз напоминает, какая тонкая вещь — любовь, как бережно её нужно хранить и не смешивать с вещами, похожими на неё на первый взгляд. Кстати, в этом деле вполне могут помочь и другие цвета, также имеющие отношение к любви: тот же синий, белый, розовый, коричневый (последний цвет и у меня, и у моего деда ассоциируется, в частности, с матерью).
Белый — возвышенный цвет. Несмотря на то, что в этой тройке, как я написал чуть выше, ставлю лично для себя синий, признаю универсальность белого, потому что белый цвет как таковой способен быть и тёплым, и охлаждающим. У него тоже есть мудрость, в отличие от синего, это та мудрость, которая рядом и сама идёт навстречу. Кроме того, белый ещё и непорочность, благодаря чему в нём остаётся загадка. И синий, и белый хороши тем, что не создают загадку, не пытаются быть загадочными, но остаются таковыми: этим подчёркивается принципиальная загадочность мира для человека. Это отличает их, скажем, от чёрного, который тоже может быть загадочным, но этой загадочности он добивается сам, нарочно накидывает плотную завесу — это я не могу приветствовать.
Сразу кратко реабилитирую и чёрный цвет, и скажу о некоторой условности ощущения цвета: мне кажется, любой цвет так или иначе имеет оборотную сторону, просто их характер зависит от той стороны, которая, если угодно, наиболее активна (а активность зависит и от личного восприятия, и от традиционного восприятия в конкретной культуре, которому человек неминуемо следует и т.д.). Кроме того, здесь я писал об этих цветах как таковых, но повторю уже сказанную мысль, что кое-что зависит от контекста. Можно сколько угодно любить белый цвет, но от этого, скажем, белые глаза не становятся для меня радостным признаком, а напротив, указывают на нечто не очень хорошее. Это заодно выводит на мысль об уместности цвета: я не стремлюсь всё раскрасить синим, красным и белым, потому что это далеко не всегда уместно.
— Какие цвета ты чаще всего носишь? Это важно — знать, какой на тебе цвет?
— Как раз в смысле одежды я практически не обращаю внимания на цвета. Хотя мама, конечно, рассказывает периодически, какого что цвета, да я и сам могу на это посмотреть с помощью специального прибора, который (правда, не всегда точно и исходя из довольно узко заданного спектра) называет цвета. Единственный предмет одежды, который я всегда подбираю по нужному цвету, — это носки (из соображений сочетаемости с обувью, более или менее освоил, какое там должно быть сочетание, чтобы не было нелепостей). Всё остальное — смотря по сведениям о погоде, соответственно, ощупываю руками (футболка? водолазка? брюки?), соответственно, что с чем можно надеть и в какую погоду что будет целесообразно надеть. Ну и мама иногда даёт подсказки, если вдруг нужно сменить гардероб.
— Ты любишь читать стихи вслух? Как ты это чувствуешь?
— В принципе, да, но больше чужие. Свои мне достаточно пробежать электронным голосом читалки. Я их прошёптываю лишь для проверки ритма, когда пишу (говорилка тут абсолютно не помощник, она вообще плохой чтец стихов, хотя к её своеобразному стилю я привык) или для тренировки перед выступлением. Чужие стихи вслух не декламировал давно, но иногда люблю это делать. Безусловно, и свои, и чужие стараюсь декламировать красиво, но на каких-то голосовых ощущениях сосредотачиваюсь слабо (конечно, стараюсь и голос поставить, особенно когда репетирую), больше — на тональности самого чтения, акцентах и проч. Иногда ещё люблю читать стихи тех поэтов, фонограммы которых мне удалось прослушать, в их стиле — довольно интересно послушать, как я мог бы свой голос переделать в голос Есенина, Мандельштама или Маяковского (последний, пожалуй, именно тембрально мне даётся несколько труднее, с манерой его чтения — полегче).
Чаще же стихи читаю для себя, преодолевая говорилку: даже для прошёптывания чужих стихов нужно определённое усилие, поскольку тогда нужно хотя бы на короткое время выучивать текущие строчки и проговорить, не сбившись. В принципе, я уже приспособился, и с говорилкой мне достаточно лишь немного корректировать про себя услышанный результат (хотя читать непосредственно по книжке, например, по Брайлю, было бы лучше — без посредников). Впрочем, в крайних случаях я шепчу некоторые куски чужих стихов и при чтении (или повторяю вслух целиком), когда чувствую, что моя читалка совершенно непростительно искажает ритм и вообще всю поэтику или когда сам не сразу понял эту поэтику.
— Когда говоришь голосом — как это ощущается через тело? Как это — через тело собственные стихи?
— Тело немного вибрирует где-то в районе грудной клетки. Но, в основном, я обращаю внимание на слух, редко акцентирую внимание на вибрациях тела при собственном проговаривании стихов, хотя иногда и случается, что ловлю себя на каких-то ощущениях (но именно ловлю, а не сосредоточиваюсь).
— И если есть что-то о чувстве поэзии: как это в тебе? Как появляется это ощущение? Записываешь сразу на электронный носитель или носишь в памяти?
— Всё на самом деле очень по-разному.
Есть стихи, которые чуть ли не целиком сразу пришли в голову, и при этом я сразу понял и оценил, что они достойны записи. Это очень редко и это маленькие стихи. Бывают и такие, которые частично приходят в голову (например, может прийти четверостишье или два сразу, а потом я уже дописываю). Тут тоже разные ситуации: бывает — сразу понимаю, что их нужно записать и дальше с пришедшим вообще что-то нужно делать, как-то достраивать, что происходит с разной степенью лёгкости. Бывает, приходит в голову тема и весьма смутное представление о стихотворении, которое практически сразу улетучивается, но я запоминаю, что тут нечто интересное и достойное осмысления с точки зрения темы. Но вообще же взял себе за правило — стараться не записывать сразу, как говорится, любой поэтообразный чих: в этом нет никакой пользы. Поэтому нередко строчки и даже четверостишья ждут часа в памяти. Это в случаях, если я не вполне понимаю, что за тема в них поднимается, как её вообще можно развить, есть ли в этом смысл и т.д. Заодно некоторые вещи, относительно которых есть сомнения или я уверен, что они, скорее, для красивого гула в голове, а не для бумаги — некоторые из этих вещей благополучно улетучиваются через некоторое время. Иногда даже бывает жаль (вроде как что-то красивое вырисовывалось), но я не очень сожалею — значит, их и не нужно было записывать.
Для меня такая сдержанность в вопросе написания стихов существенна, потому что поэзия для меня — не публичная площадь самовыражения (самовыражение — лишь небольшой аспект средства, помогающего достичь поэтических целей, в чём-то — даже побочный продукт). Поэзия призвана исследовать мир, раскрывать его. Если даже вдруг и возникает в стихотворении поэт в качестве лирического героя, то он должен быть либо простым рассказчиком, либо исключительно примером, показывающим более глобальные вещи, но никак не вещателем исключительно собственных чувств, переживаний и проч. (в этом нет никакого смысла). Даже чисто описательное стихотворение — это не просто отображение мира, а акцентирование внимания на какой-то его детали. В этом смысле — в смысле философствования, раскрытия мира через, казалось бы, простое описание — эталоном является хокку (изредка пробую себя и в этом жанре, но тут как раз существенно поймать текущий момент и ощущение). Между прочим, если говорить о схватывании и выделении для других отдельных картинок мира, хорошим подспорьем служат простые вещи: можно взять любую, даже самую неприметную вещь, и через стихотворение о ней раскрыть как её саму, так и то, что кажется важным в этом мире. В конце концов, материальные вещи тоже, на мой взгляд, важны даже не сами по себе (это помимо прагматических и утилитарных целей), а скорее как буквы, знаки, по которым мы можем читать наш мир: знаки важны, но мы не должны всё сводить только к знакам, считая их самым главным.
Одна из любимейших моих форм, весьма строгих поэтических форм поэзии — сонет. Он великолепно дисциплинирует мышление, хотя и доставляет подчас много неудобств творящему автору из-за своих канонов. Но вот в этом-то и польза канонов! — давать ещё, как ни парадоксально, больше свободы благодаря причиняемым стеснениям, давать великолепную возможность сосредоточиться на главном, выразить сжато мысль (а классический сонет сжатости тем более способствует).
Не могу удержаться — хочется поделиться одной моей любимой легендой (кажется, эти события, действительно, имели место), которая лично для меня стала притчей и заодно образцом, как настоящий поэт должен относиться к свободе самовыражения, свободе в творчестве и свободе вообще. У китайского поэта-классика Цао Чжи был брат Цао Пи, тоже поэт, а заодно правитель одного из китайских царств. Цао Пи завидовал своему брату и придумал такой способ его казнить: он приказал Цао Чжи за семь шагов сочинить стихотворение о братстве и братских отношениях, при этом ни разу не употребив слов «брат», «братство», а нарушение этих условий грозило смертью. Конечно, Цао Чжи мог бы отказаться подчинятся такому абсурдному и жестокому приказу, но он поступил как настоящий поэт — за семь шагов сложил такое стихотворение (на мой субъективный взгляд, достойное во всех отношениях):
Варят бобы, —
Стебли горят под котлом.
Плачут бобы:
«Связаны все мы родством!
Корень один!
Можно ли мучить родню?
Не торопитесь
Нас предавать огню!»
(перевод Леонида Черкасского)
Заодно и выполнил условия (брат его не тронул), и вошёл в культуру (на почве стихотворения появилось китайское устойчивое сочетание, обозначающее братскую вражду), и дал брату поучение. Но на это у него было слишком мало времени и слишком суровые условия: идеально, если так же кратко, как вспышка, как озарение, приходит стихотворение, если при этом ты сразу чувствуешь его ценность. Такие вспышки у меня бывают, но нечасто, поэтому есть другая возможность — наслаждаться процессом осмысления, а потом — созданным стихотворением (в идеале — сделанным с его помощью открытием). Пожалуй, ближе всех к моему обычному поэтическому опыту процесс сложения стихов раскрыл Максимилиан Волошин в стихотворении «Рождение стиха» (за исключением упомянутого в нём «мрака грозового и пахучего», но можно посмотреть на него и как на мучения стихотворца при сложении строк и образов), к которому с удовольствием и отсылаю.
— Что больше всего любишь трогать? Какая любимая на ощупь вещь?
— Трудно сказать… Если достаточно общо: больше всего нравится трогать, пожалуй, старые, даже старинные вещи. Ещё очень нравятся вещи ручной работы, подаренные от души, маленькие вещи, копирующие какие-нибудь объекты, а также брелоки (у меня есть большая коллекция брелоков, которая дарит мне память о разных местах, людях, а заодно складывает представления о тех или иных достопримечательностях, символах, иных объектах, и в этом смысле особенно люблю объёмные брелоки).
— Какая самая любимая/красивая часть собственного тела?
— Таких нет. Но я недавно прочитал такой любопытный принцип шерлокизма, сформулированный Рональдом Арбутнотом Ноксом: отсутствие факта — тоже примечательный факт. Вообще же отношусь к своему телу достаточно нейтрально и рад тому, что оно у меня именно такое, какое дано.
— А у других людей — на что сначала обращаешь внимание — руки? У кого самые любимые?
— Да, наверное, руки. И голос: далеко не всегда хорошо получается, но стараюсь запоминать голоса. Если голос чем-то примечателен, то запоминаю легко, если не столь примечателен, то могу его неплохо запомнить, если общаюсь с человеком более или менее регулярно. Например, когда поступил очно в магистратуру, сперва трудно было опознавать одногруппников по голосам, хотя будто бы запомнил. Но постепенно к этому пришёл — теперь различаю. Что касается рук, то любимые — мамины.
— Почему ты решил стать юристом? Что собираешься делать дальше? Были ли у тебя уже клиенты, защищал ли ты кого-то?
— Мне захотелось стать юристом ещё в седьмом классе, когда я с увлечением (класса с четвёртого) слушал передачу «Федеральный судья» на Первом канале. Тогда это была чисто романтическая идея, и естественно, коль скоро я вдохновился «Федеральным судьёй», я был уверен, что должен учиться на юридическом, чтобы стать адвокатом по уголовным делам. И сразу понял, что поступать буду не куда-нибудь, а в Санкт-Петербургский государственный университет.
Кстати, из так называемых отраслевых наук права (это науки гражданского, административного и некоторых других отраслей права) мне до сих пор ближе всех по сердцу именно уголовное право. Но на первом же курсе меня заинтересовала общая теория права, и где-то три с половиной курса я решал внутренний вопрос: связать ли свою жизнь, как планировал, с уголовным правом и пойти по адвокатской стезе или же склониться в сторону общей теории права? В конце концов, выбрал второе, и сейчас, обучаясь уже в аспирантуре, постигаю тонкости юридической науки.
Практика, безусловно, была, хотя непосредственно защиту интересов я не осуществлял. Во-первых, в СПбГУ все юристы-бакалавры обязательно проходят учебную практику в нашей юридической клинике, в которую могут обращаться малоимущие, пенсионеры, инвалиды, родители инвалидов и лица, попавшие в тяжёлую ситуацию, за бесплатной юридической помощью по большинству правовых вопросов, за исключением уголовного права, вопросов предпринимательства и ещё некоторых исключений. Эта практика учит консультировать, составлять юридические документы и проч. Ещё есть обязательная производственная практика, обычно студенты отправляются в другие организации, но я её тоже проходил дистанционно в нашей юридической клинике (на бакалавриате я учился в группе дистанционной формы обучения, которую запустили как эксперимент как раз на момент моего поступления). Консультировать было интересно — всё-таки живые истории живых людей, всегда радостно, когда понимаешь, что помог кому-то конкретно, — но во время практик я окончательно определился, поняв, что практика — это в принципе не моё. А пользу всё-таки лучше приносить, по возможности, через то, что сам любишь и что сам можешь лучше делать. Ещё один практический опыт — кратко работал у приятеля в фирме юрисконсультом, составлял документы. Безусловно, полезный, хотя и краткий опыт.
Но общую теорию и философию права я полюбил всей душой. И юриспруденция — это не только практика и уж точно не только суды, иски или тюрьмы, но и наука, изучающая все социальные отношения, складывающиеся вокруг права, правовые тексты и практику, правовую мысль. Юридическая наука и юридическая практика взаимно обогащают и друг без друга существовать не могут. Теория ценна тем, что обобщает, давая тем самым необходимые знания о праве и правовой мысли, осмысливает, рассматривает, что можно было бы улучшить в практике. И мне было радостно, когда одна из коллег написала мне, что, погрузившись в адвокатскую практику, уже после университетской скамьи она осознала, как важна теория, как важно даже практикам не забывать читать то, что пишут исследователи. Я же сейчас непосредственно изучаю обычай — это один из источников права, одна из форм, в которой существуют нормы, дающие нам права, закрепляющие обязанности или налагающие запреты. Ведь закон — только одна из форм права, а таких форм несколько, и обычай — ещё одна форма или, как мы их ещё называем, источник права. Заодно наиболее приближенный к социальной практике. А через это можно выходить и ещё на более широкий и высокий уровень — на уровень познания мира в целом, его явлений.
— А кем мечтал стать в детстве?
— Из того, что помню — капитаном.
— У тебя в стихах много мифологии, потому вопрос: какой ты греческий герой? (Или бог?)
— Себя ни с кем из них не ассоциирую, но, опять-таки, см. выше — принцип шерлокизма (улыбается). Мифологические персонажи — будь то греческие, египетские или китайские — воспринимаю и как символы, с помощью которых можно раскрывать мир, и как персонажей, которые существовали в том же смысле, в каком существуют любые персонажи художественной литературы (а они, поверьте, существуют очень даже). Если обратиться к ним, как к персонажам, то о них очень интересно читать, погружаясь в мир мифологий (признаться, греческую мифологию пока не знаю настолько, насколько хотелось бы, хотя при написании соответствующих стихов кидаюсь углублять свои знания о конкретных мифологических товарищах). Пожалуй, китайская мифология, как и китайская литература, для меня более притягательна, чем античная.
Беседовала
Анастасия Захарова
Николай Кузнецов
Маленький гербарий
I
Ежовник
О, июльский огонёк,
Сухорук сухоголовый,
Вечно радостное слово!
Жёстким буйством он широк.
Остро к небу устремлён,
Не видать ему и края.
Ветра вздох — и он играет,
Солнца лик — и он зажжён!
23-24 августа 2017 г.
п. Борок, Ярославская обл.
II
Жасмин
Льёт непорочность нежное мгновенье
Из чашечек ранимой высоты,
И тени здесь так ласково чисты,
А время здесь — и память, и забвенье.
Дыханье легче шёлкового сна,
И юность тоньше гибкого плетенья,
И сладость, и мечта, и флейты пенье,
Улыбка, и печаль, и тишина.
24 августа 2017 г.
п. Борок, Ярославская обл.
III
Иван-чай
И буйный, и душный, и земной,
Чьё пламя — вязкий и тугой жар троп.
И сочность стен малинит каждый сноп,
Себя и воздух тянет в омут свой.
В его сетях захвачен лета жар,
Его сетями летний лик пленён.
И одурманит, и пригреет он,
Живущий сочным пламенем пожар.
24 августа 2017 г.
п. Борок, Ярославская обл.
IV
Клевер
Коврянистый разнобой —
Красный, розовый и белый —
И игривый, и несмелый,
И земной, и неземной.
Тот трилистник древних од
Нежен мягкостью простою,
Сладковатою водою,
Что в цветках завяжет мёд.
24 августа 2017 г.
п. Борок, Ярославская обл.
V
Кувшинка
Лебяжья шея, белоснежный лик,
И сладкий вздох витает еле-еле.
Она — воды и света карусели,
И сила, и печаль, и юный миг.
Чиста и неприступна красота:
Сказав свой вздох, укроется для тайны.
Что в ночь нагую сыщешь идеальней,
Чем куполок сомкнувшегося рта?
24 августа 2017 г.
п. Борок, Ярославская обл.
VI
Осока
Резва, дерзка и остролиста,
Суглинки дикий, властный влас.
И в жар дневной, и в ночи час
Переплетает стебли мглисто.
Весёлой спутнице костров
Чужды томленья и печали,
Но раз её заколдовали
Быть неприметной средь цветов.
24 августа 2017 г.
п. Борок, Ярославская обл.
VII
Пижма
Ах, полу-явь и полусон!
Цветы земные ярче глины,
Чьи крик, дыханье, зной едины
В волненье сладостном своём.
Истома, вязкая истома,
Ядрёность лета без конца!
И скажет радость бубенца,
Что с Солнцем и землёй знакома.
24 августа 2017 г.
п. Борок, Ярославская обл.
VIII
Пшеница
Жизнь медовая в хоромах
Острой, твёрдой чешуи.
Устремляет ввысь свои
Перестуки в перезвонах.
В прочной горнице на стебле —
Песнь веков, полей и весей.
Цвет надежды твой так весел,
Жизнелюбие пророчит.
24 августа 2017 г.
п. Борок, Ярославская обл.
IX
Сирень
Невеста вечная, воздушная дриада,
Чья тень просторна нежностью покоя!
И девственность склонилась пред тобою,
В мечтании тепла твоя прохлада.
Дыханье — лёгкий ситец одеял.
И серенады ночи струнносклонной
Без флейт твоих не создадут корону,
Без мудрости б твоей мир не вставал.
24 августа 2017 г.
п. Борок, Ярославская обл.
X
Тимофеевка
Путник мирный, втихомолку
Нежной шапочкой волос
Подметает струи грёз,
Небо радуя метёлкой.
Скромен и заметен он.
Свой суглинок одичавший
Оживляет он, связавши
Тучность стад и ветра звон.
24 августа 2017 г.
п. Борок, Ярославская обл.
XI
Шиповник
Он неприступен, прост и так певуч,
Как Бытие, таинственно-прозрачен,
И чашечкою быть его назначен
Божественный нектар и Солнца луч.
Здесь — нежность хрупких, мимолётных крыл
И крепость пик — та девственная сила,
Что с розою его давно сроднила,
Чтоб стройной одой Бытия он был.
24 августа 2017 г.
п. Борок, Ярославская обл.
XII
Сено
Все дыхания земные,
Воздуха, воды, огня
В царстве лета, жизни, дня
Собраны в снопы густые.
О, гербарий! Ты живой!
Травы здесь, не умирая,
Изменившись чуть, сплетают
Полдень вечный — полдень твой!
24 августа 2017 г.
п. Борок, Ярославская обл.