С четой Егоровых я познакомилась в литстудии инвалидов «Друза». Пришла я, как обычно, одна (волонтеров тогда не было), надеясь, что кто-то из присутствующих мне попишет. Там все слышали.
И вдруг вижу: маленькая, приятная женщина старательно пишет высокому, худощавому человеку в очках, и он читает, низко склонившись над столом. Рядом стоят костыли.
Узнав, что я тоже не слышу, Надя — так звали женщину — охотно стала показывать мне написанное. С этого дня началась наша дружба.
Владимир Андреевич родился и вырос в Москве. Читать научился рано. Писать стихи начал лет в 12. Однажды послал свои стихи на какой-то конкурс. И в итоге очутился в литературном кружке Московского дома пионеров, который вела замечательный педагог, детская поэтесса Ольга Высоцкая.
Бывали там К. Симонов и Л. Кассиль. Эти занятия много дали Егорову. После школы он хотел поступить в Литинститут. Однако обстоятельства сложились так, что эту мечту пришлось оставить. Но стихи писать Владимир не бросил. Пошел работать на завод. Окончил технический вуз, был инженером. Затем перешел в НИИ радиосвязи, где проработал 21 год.
Прервать научную карьеру заставила инвалидность. Вследствие диабета развилась гангрена ног. Спасая ноги, Егорову давали антибиотики, от которых наступила глухота. Зрение тоже падало. Но Владимир Андреевич не замкнулся в своих бедах, не утратил веры в людей. К неудачникам он себя не причислял, считал, что свою судьбу человек создает сам. Он начал искать единомышленников. Это привело его в «Друзу».
Егоровы всегда встречали меня приветливо, охотно общались. Надя сама была инвалидом, ходила с палочкой, но слышала и видела нормально. У нее был четкий, крупный почерк, звонкий голос. Даже я иногда могла ее расслышать.
Егоров не знал ни жестов, ни дактиля. Кое-как он разбирал громкую речь возле уха, но в основном ему писали. Я немного научила его ручной азбуке, однако привычки к ней у него не сложилось. Мы говорили руками — медленно, с трудом, только когда писать было неудобно.
Детей у Егоровых не было, родители умерли. Жили они вдвоем в небольшой уютной квартире, любя и поддерживая друг друга. Оба были общительными людьми, к ним часто приходили гости. Надя помогала мужу в общении.
Официально слепоглухим Егоров не был. У него уже имелась группа по общему заболеванию, и добиваться новой инвалидности не имело смысла. Он шутил: «У меня первая группа по ногам. По глазам могут дать вторую, по ушам — третью. Так не лучше ли сразу дать шестую?».
Он вообще был веселым, жизнерадостным человеком, умел превратить в юмор любую житейскую трудность. Ездили мы с членами литстудии в дом отдыха, там фотограф предлагал свои услуги. На мое приглашение щелкнуться Егоров ответил стихами:
Иметь за 10 рэ два фото
Мне почему-то неохота.
Уж лучше я пойду к пруду
И в нем лицо свое найду.
Говорю, что фото на память останется. На это последовали новые вирши:
Хоть не могу я воду пруда,
Как фото, положить в карман,
Но ведь и не ищу я чуда,
Мое лицо со мной повсюду,
А фото — фокус и обман.
Объясняя свое решение, он подытожил:
На фото ведь рога под шапкой,
Да и копыта в башмаках.
А если пруд задернут травкой,
Я всех оставлю в дураках!
Такие шутливые экспромты он выдавал часто, вызывая безудержный смех. Но писал и серьезные стихи. Я привела его в «Камертон» — объединение глухих литераторов.
Однако наши поэты встретили нового коллегу весьма иронично, раздраконили его творения в пух и прах. Егоров даже расстроился сначала. Но критика его не обидела, а подхлестнула. По словам Нади, он «работал и работал». Стал завсегдатаем «Камертона».
Никакие расстояния и трудности Владимира Андреевича не пугали, он летал на костылях, как на крыльях. Надя не всегда могла сопровождать мужа, часто болела. Но он приспособился ездить сам. Смело обращался к людям, прося что-то написать, сказать погромче.
Егоров очень любил жену, много стихов посвятил ей. Она была в больнице, а он заклинал:
Отдай все силы для борьбы!
И — не сдавайся! Зубы стисни,
Но не бросай две наши жизни
На произвол слепой судьбы.
Надиных сил не хватило… Егоров постарел, поседел, но держался. Показывал фотографии: Надя в гробу лежала, как спящая царевна… Он написал о жене:
Я понимаю, ты была святою,
Терпя, прощая, веря и любя.
Диабет — болезнь коварная. Задавленная гангрена ног опять дала о себе знать, Владимир Андреевич уже не выходил на улицу. Мы с сотрудником редакции «ВЕС» («В едином строю» — журнал Всероссийского общества глухих) В. Скриповым навещали его дома. Ему кто-то помогал из родственников. Егоров, как всегда, шутил, был спокоен, собран. Дал нам стихи для публикации. Готовился вскоре лечь в больницу. Верил, что врачи его спасут, как это бывало не раз. Стихи напечатали в «ВЕСе». Мне дали гонорар для Егорова. Моя мама стала созваниваться с его родственниками, чтобы передать деньги. Владимир Андреевич лежал в больнице, в тяжелом состоянии. Велели позвонить ему через два дня. А через два дня Егоров умер…
В душе остался образ летящего, как на крыльях, человека, стремящегося к людям, к общению, любви, радости — вопреки всем невзгодам.
Так рвется пойманная птица
Из пут настигнувшей беды…
Прошли годы, но когда бывает особенно трудно, я вспоминаю Егорова, его внимательные, понимающие глаза, в которых порой вспыхивали шаловливые искорки.
Он словно ободряет издалека:
Ничего, пробьемся! Жизнь прекрасна и удивительна!
Будем стойко нести свой крест!
Такие слова я слышала от него живого. Это очень поддерживало.