Я сорвал цветок, и он завял.
Я поймал мотылька,
И он умер у меня на ладони.
И тогда я понял —
Прикоснуться к красоте
Можно только сердцем.
Павол Орсаг-Гвездослав
Мои самые светлые и добрые воспоминания из детства — когда были живы мои родители. Степной край, село Уральское, и рядом Урал. Жизнь на земле и свобода.
Когда после летнего дождя бежишь босиком по лужам, а на небе — радуга. Большая яркая дуга переливается всеми красками — «каждый охотник желает знать, где сидит фазан». Именно так чередуются цвета — красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий, фиолетовый.
И как мы переходили вброд речку, и только в одном месте, в одном направлении, не отклоняясь от пути — вода на уровне груди и в омут не затянет. На другом берегу каменистые горы Уральского хребта, заросли ивы на берегу. Нет селений и людей. Руки свободные, мы ведь тайком «путешествуем», родителям ни слова, иначе ремня получишь. Питались ягодами — черемуха, дикая степная вишня, шиповник. Жевали «заячью капусту», «конский щавель». Полазили по горам — и обратно. Рисковали, конечно. В любое время открывали плотину, и река сильно разливалась. А на нашем берегу у всех огороды вдоль реки. Добывали в чужих огородах морковку, огурец — подкрепиться. Там они вкуснее, хотя в своих то же самое растет.
И до поздней ночи играли с мячом — «выбивалы», лапта, волейбол. В деревне с уличным освещением плохо. Но я тогда видела в темноте. Слух снижен. Родители заметили, что я не слышу шепот. Зов издалека не услышу. Переживали, возили в Орск к врачам, уколы делали. Счастливы родители, ушли в Вечность и не узнали, что их дочь не только плохо слышит, но и будет слепой.
Папа работает управляющим совхоза, мама — домохозяйка. Сестра Таня и я — самая младшая, пятый ребенок в семье. Три брата — взрослые, свои семьи, разъехались.
Были у меня и трудовые обязанности помимо школы. Например, убираться в доме. День — мою полы, другой — подметаю… Летом иногда подметала большой двор. И поливала огород — воду таскала ведрами с Урала. Бегала по просьбе мамы в огород за зеленью, овощами. Встречала коров (Зорька и Ночка) с пастбища.
Зимой развлечения наши — кататься на санках с горки. Иногда на школьных портфелях с ледяных горок на пути в школу и обратно. Портфели часто превращались в лохмотья.
Зимними вечерами, чтобы согреться от мороза, мы заходили на ферму, где были коровы и телята. Такой теплый запах — и тепло. Отец подружки работал сторожем на ферме, поэтому мы и проникали туда. Потом долго чистили в снегу валенки от известки, чтобы родители не узнали про наши «походы».
Зимой часто метели, вьюги и много снега. Иногда из школы «гребли» по сугробам, снег — до окон дома, а в доме — тепло, две печки топились углем. И пахнет хлебом. Мама напекла много хлебов (на закваске из хмеля). Они на сундуке, укрыты полотенцами и старым пальто. Отрываю краюху теплого хлеба. Ничего вкуснее в жизни не ела! Еще мама пекла сдобные плюшки, ватрушки.
Мама была спокойная и строгая. А папа — мягкий и ласковый. Дочек обожал. Сыновьям доставался ремень, и то от мамы. Однажды я пожаловалась маме, что меня бьет соседский мальчишка Юрка. Злой и жестокий пацан. Дети его обзывали «культяпой». У него не было пальцев на одной руке, гладкий кулачок. А мама сказала: «Так тебе и надо. Не лезь, куда не просят. Я не буду выходить на улицу и скандалить с другими матерями». Физически я не могла противостоять Юрке, приходилось избегать столкновений с ним. А он, гаденыш, упорно меня выслеживал, поджидал в засаде. Чтобы попасть домой и не попасться ему в лапы, скакала через чужие заборы и плетни с «тыла» и «фронтов». Иногда мои платья-сарафаны трещали сзади буквой «Г» — это я повисла на чьем-то заборе. Обидно, когда платье новое и красивое. Мама не штопала, выбрасывала и шила новое.
Один раз меня все-таки наказали. Брат заехал из командировки к родителям. Я получила гостинцы — монпансье в жестяных баночках. Я с ними тут же унеслась на улицу, и мы их с подружками быстро прикончили. Показалось мало! Я залезла в чемодан без разрешения и утащила еще конфет. Узнав о моей выходке, папа рассердился и отхлестал меня ремешком. О чем он очень пожалел. Я ревела белугой от обиды — меня и ремнем?!
Часа два родители кружили вокруг меня, никак не могла успокоиться. Вывод: и пальцем трогать нельзя!
Но мама болела, и чтобы избавиться от домашнего хозяйства и ежедневного деревенского труда, папа перевез нас в Гай, тогда поселок городского типа, где строился Гайский горно-обогатительный комбинат. Мне было 10 лет. Мама скоро слегла. Сестра ухаживала за мамой, папа работал. Я ходила в школу и жила в основном на улице, во дворе. Мячи, скакалки, ножички. Ходили друг к другу в гости без приглашения: где накормят, где поиграем, как и вся советская детвора в то время. Я научилась кататься на чужих велосипедах и коньках моих подруг, их сестер и братьев. Лыжи брала в школе — их мы вместе с ботинками получали на уроках физкультуры. Можно было и домой брать, в выходной в лесополосе покататься.
А летом меня отправили в лагерь на два месяца. Я впервые была оторвана от дома и родных. Ко мне по выходным приезжал только папа. А однажды — сестра. Я, неразумное дитя, сказала папе: «Пусть Таня хоть раз приедет». Очень скучала по маме, и в тихий час беззвучно плакала под одеялом. В спальне много девочек, и две наши красавицы, Зина и Алла, начали издеваться надо мной. Помните фильм «Чучело» Ролана Быкова? Так вот, я была в роли Чучела и в полной мере ощутила, как могут быть жестоки дети. Я молча сама перешла в другую комнату, к другим девочкам. Там было спокойно, и у Зины и Аллы стало меньше возможностей меня доставать. Правда, травля длилась только неделю. Потом вдруг все резко изменилось. В меня влюбился Юра Осипов из старшего отряда. Юра старше на три или четыре года. Наших красавиц Зину и Аллу, наверное, удивило, что Юра влюбился в замухрышку Вальку с двумя косичками и в одном-единственном платьице.
Сильно влюбился, глаз не сводил, по-детски ухаживал, вкусненьким угощал. Юра мне потом писал, хотел приехать и в Орске мечтал увидеться. В Орске два моих брата живут. Но мы скоро поменяли адрес, и я его забыла. Прости, Юра. И спасибо, Юра, ты меня спас. Но это я поняла много позже.
Изменился адрес, и опять школа новая.
Зрение ухудшалось с 12 лет: не вижу в сумерках, нет бокового зрения. В поликлинику на медкомиссию ходила одна. Мои жалобы на зрение врачи пропускали мимо ушей, были заняты разговорами с коллегами.
Детство закончилось — и вскоре я самостоятельно делала жизненный выбор.
Большое счастье: не знала и не понимала, что я инвалид. Никто ни словом, ни намеком не дал понять, что я не такая. Одноклассники оберегали, мужчины влюблялись, коллеги уважали. Потому я училась и работала. И никаких комплексов.
Сейчас я не смотрю на звезды в ночном небе, на радугу после дождя, на зеленую листву деревьев, как она шелестит и меняет краски при дуновении ветра… Как колышется и блестит ковыль в степи. Как цветут первые весенние подснежники и тюльпаны. Это все есть — живет, но я их уже не вижу.
Теперь признаю, что я инвалид с одновременным нарушением двух сенсорных функций — зрения и слуха. Бывает трудно, иногда прошу помощи, сопровождения. Но могу облегчить жизнь себе (и окружающим) с помощью белой трости, слуховых аппаратов и современных гаджетов со специальными возможностями. Спасибо Всевышнему за все, что было. За все, что есть. И за все, что будет.